Анатолий Онегов
Когда я живу в небольшой лесной деревушке на берегу красивого северного озера, когда у меня под окном устроена птичья столовая, куда прилетают все время самые разные птицы, я как бы забываю о том, что в комнате можно устроить настоящий живой уголок. Да и зачем он, живой уголок, сейчас, когда рядом тенькают и сердито шипят друг на друга большие синицы, когда поползень, что прилетает на кормушку за семечками, совсем не боится меня и нет-нет да и присядет ко мне на плечо.
Кроме поползня и синичек, почти все время вижу я чечеток на березе, а по утрам — и красавцев щеглов на репейнике, который я сохранил специально для этих птичек. Еще до щеглов слышу я в утренней тишине «фью-фью, фью-фью»— флейточку-позывку красногрудого снегиря. Все время у порога моего дома сороки и вороны. А воробьи — те давно перестали обращать на меня внимание и, видимо, уже считают крыльцо моего дома своей собственностью.
Ну скажите — разве тут, когда птицы все время около вас, возникает желание принести домой синичек или снегиря? Я вижу птиц и так, слышу, улыбаюсь им и как могу помогаю пережить трудное, холодное, а главное, голодное время года.
Но вот я в Москве, в большом городе. Наступила осень, прошла ее самая нарядная, золотая пора, и за окном повисли холодные дожди. Правда, и тут, в Москве, ко мне на кормушку прилетают большие синицы. И тут около моего окна собираются чумазые воробьи и не очень боятся меня, видимо как-то по-своему догадываясь, что я не желаю им ничего плохого. Но все равно за мной неотвязно следуют картины осеннего деревенского утра.
Я как бы наяву слышу позывку снегиря, извещающего меня о том, что скоро вместо дождя пойдет снег: «фью-фью, фью-фью». Кажется, что вот-вот, так же как там, в деревне, за моим окном на ветвях березы появятся шустрые серенькие птички чечетки, а через туман расходящегося дня увижу я яркие пятна щеглов, прибывших ко мне на репейник.
Но нет возле меня щеглов, нет чижей с их скромно-беспокойным «чили-чилик, чили-чилик». Нет снегиря, нет соек, сорок, нет тишины сельского утра. И я испытываю настоящую тоску. Мне хочется туда, к березе, к птичьей столовой, большой, шумной, которая может быть такой только в селе, в деревне, рядом с лесом и полем. Но туда далеко — не бросишь дела и не поедешь вдруг. И тогда я трепетно смотрю на свои клетки, сделанные давно, удобные для птиц, но пока пустые, и почти тут же начинаю звонить по телефону знакомым: у кого из них есть снегирь или щегол?А потом я чищу аквариум, простоявший с самой весны пустым, без рыбок, пересаживаю в аквариуме растения, меняю часть воды и жду воскресенья, когда вместе с сыном отправлюсь на Птичий рынок за рыбками.
Проходит время, и в аквариуме у нас плавают рыбки, их немного — мы не стремимся завести сразу всех-всех рыб. Кроме нашего старого друга чижа, который давно живет у нас и всюду с нами путешествует, дома появляется и снегирь. Почему-то снегирей мы всегда называем Васями… И Вася, важный, спокойный, не торопясь перебирает клювом мякоть ягоды рябины, вышелушивает оттуда семена и одним глазом нет-нет да и посматривает на нас, но посматривает безразлично, будто для порядка. А по утрам, так же как ранним зимним утром в деревне, снегирь будит нас своей, удивительной по совершенству исполнения, негромкой позывкой-посвистом —«фью-фью, фью-фью…». И я теперь уже как бы там, рядом с лесом и полем, и за моим окном обязательно стоит раскидистая береза, на которую вслед за снегирем прилетят веселой стайкой чечетки.
Снегирь и рыбки приносят радость, возвращают меня в мир природы, где мне всегда легко и просто. Ну, а для Сережи, для моего старшего сына,— что для него эти рыбки и этот снегирь? Может быть, баловство? Может быть, и не показывать ему так близко птиц, может быть, и не надо ему разводить рыбок?
А в то время, когда я так рассуждаю, Сережа решает другие вопросы: где разыскать прудишко или приличную лужу, чтобы намыть там дафнии или циклопа, корм для рыбок? Где разыскать крупный речной песок — ведь рыбки будут разводиться и надо готовить для них новое удобное помещение?.. А потом мы вместе рассматриваем через стекло банки только что принесенный из пруда живой корм для рыбок: видим дафний, циклопов, узнаем коретру, прозрачную личинку комара, обнаруживаем еще и еще самых разных водных животных. Мы еще не знаем, кто они, но сейчас будем знать — сейчас мы пороемся в книгах и точно узнаем, кто есть кто. Так перед нами приоткроется новый мир, мир пруда, мир застоявшейся воды, со своими тревогами и страстями…
Ну, а снегирь? Что принесет он моим сыновьям?.. И мы отправляемся с Сережей на поиски сорных трав, которые еще остались стоять по пустырям. Мы отыскиваем такие пустыри на окраине города, уезжаем за город и собираем там семена лебеды, полыни, подорожника — семена сорных трав очень любит наш снегирь.
Мы привозим домой и самые разные веточки, ставим их в воду, отмечая, когда именно эти веточки попали к нам домой. А потом ждем, когда на веточках появятся листья, чтобы угостить свежей зеленью нашего пернатого друга. И тут оказывается, что одни веточки очень быстро принимают тепло дома, быстро распускают листья, а другие почему-то никак не желают оживать. В чем дело? И тут, снова обратившись к книгам, узнаем мы, что у растений есть зимний сон, что у одних деревьев этот сон бывает крепче, что одни деревья очень просто разбудить теплом дома, а другие разбудишь лишь в самом конце зимы — они должны сначала как следует выспаться.
Мы угощаем нашего снегиря семенами самых разных сорных трав и вспоминаем другого снегиря Васю, что жил у нас дома прошлую зиму, и делаем вывод, что у каждого снегиря свой вкус, свое пристрастие. Этот снегирь, например, с удовольствием ест семечки подсолнуха и овес, а вот с прошлогодним снегирем была просто беда — от семечек он отказался, на овес не смотрел вовсе, и пришлось его всю зиму кормить лишь ягодами рябины и семенами одуванчика.
Снегирь наш доверчив и непуглив. Он берет из рук мучных червей. И сколько радости в глазах у моих мальчишек, когда птичка смело садится ко мне на пишущую машинку и катается вместе с кареткой машинки взад и вперед, взад и вперед, дожидаясь новых угощений. Мальчишки смотрят на снегиря затаив дыхание. Но вот Алеша, еще маленький, еще несмышленыш, неосторожно двигает стулом, и Сережа тут же объясняет ему жестами, как надо себя вести… И я очень верю, что у этого маленького человека, чуть было не напугавшего снегиря, тоже на всю жизнь останется уважение к птицам. Он не будет жесток, мой Алеша,— снегирь и мы с Сергеем преподаем ему уроки доброты. И он не пройдет мимо птиц, попавших в беду, он припасет для них горсть семечек, устроит за окном кормушку. И всему этому учит маленького человека наш живой уголок, как научил уже Сергея, как сделал его откровенным другом всего живого.
Да, небольшой, самый небольшой живой уголок нужен в каждом доме, в каждой семье, когда живете вы в городе и не имеете возможности видеть рядом с собой птиц, зверей, лес, реку. Переселившись в города, мы отстранили себя от природы, отгородили себя от ветров и холодов, теперь наша работа почти не зависит от дождя и снега, но именно здесь, в городе, мы почувствовали, что нам чего-то не хватает. А не хватает нам общения с живой природой. Вот почему так печемся мы о птичках или зверьках, принесенных домой, вот почему испытываем при этом радость и избавляемся от тоски по природе, о которой я уже рассказывал.
А тоска по природе есть. Это самая настоящая болезнь, как и тоска по родине. И если от тоски по родине, от ностальгии, можно вылечиться только одним путем — вернуться домой, на родину, то и тоску по природе можно устранить только общением с живой природой.
Не все из нас каждый день могут проводить в лесу, видеть постоянно птиц, следы зверей. Вот почему с такой открытой радостью смотрит порой взрослый человек на стаю голубей, взметнувшихся над темным городским двором, над заплатанными крышами старых сараев,— этот человек испытывает радость от встречи с чудесными птицами… Вот почему все чаще и чаще появляются в наших домах самые разные животные.
Живой уголок нужен нам, чтобы сохранить таким образом связь с живой природой. Но он необходим еще и самой природе. Да, да! Живой уголок по-своему приходит на помощь тем животным, которые живут рядом с людьми в лесу, в поле, у реки. Я поясню это сейчас.
Природе не всегда приходится легко от встречи с человеком. Люди с давних времен пользуются дарами живой природы. Мы изымаем у природы почти все, что годится в пищу или может пойти в дело. Мы должны делать это обдуманно и помнить, сколько взято и сколько надо возместить, чтобы природа слишком не пострадала. К сожалению, не всегда мы торопимся отблагодарить природу, возместить то, что взяли у нее.
Но это еще полбеды. Главные раны мы наносим всему живому, когда ведем себя безответственно, когда вторгаемся в природу, не зная законов ее жизни. И такие жестокие раны может нанести даже очень добрый человек, если он не будет знать, как, по каким законам живут лес, поле, река.
Вот мы с вами идем по весеннему лесу, торопимся к лесной полянке, чтобы там передохнуть, и не сразу замечаем маленькую птичку, вылетевшую из травы. А птичка вспорхнула на ветку, что-то пропищала… Нет, вы не догадаетесь, что на вашем пути гнездо этой пичуги, что птичка не просто так вертится возле вас — она хочет вас поманить за собой, отвести в сторону от своего гнезда.
Если бы вы видели птиц у себя дома, научились понимать их настроение, то уверяю вас — вы бы поняли беспокойство той пичуги, которая выпорхнула перед вами из травы. Вы бы обратили внимание на эту птичку, тут же остановились бы, разобрались, в чем дело, и свернули бы в сторону. Вы не расположились бы на отдых рядом с гнездом, укрытым в траве, и не погубили бы его. Ведь птичка не вернется туда, где сидит человек. А кладка очень быстро остынет и погибнет.
Увы, вам просто не хватило знаний природы, вы не умеете реагировать на поведение птицы. А этому не научишься по книгам, для этого не хватит даже нескольких экскурсий-уроков в лес, в поле. Учиться законам природы надо с раннего детства, только тогда эти знания останутся на всю жизнь. Вот тут и приходит на помощь к маленькому человеку его живой уголок.
И порой очень странно слышать обвинения в адрес живого уголка. Мол, это жестоко — держать дома птиц в клетке… Нет, держать дома животное, которое ведет себя здесь спокойно, уверенно, совсем не жестоко. Жестоко держать животное в жестоких условиях!
Я очень люблю птиц, часто держу их дома, но не могу спокойно смотреть, как в тесной клетке бьются реполов или овсянка, как при каждом вашем движении кидается на стенку клетки певчий дрозд, как, по-своему вспоминая наступившие осенние перелеты, подпрыгивает и бьется в темноте о потолок клетки полевой жаворонок. Нет, эти птицы не для живого уголка. Им плохо, трудно у нас. Они почти никогда не станут ручными, не привыкнут к новой жизни и останутся только пугливыми пленниками.
Очень тяжело смотреть, как в маленькой клетке мечется белка, и не выручит эту белку никакое беличье колесо. Грустно видеть лисью мордочку за решеткой тесной клетки-тюрьмы. «Зачем ты здесь, бедный лисенок? — хочется спросить его.— Ну, ладно бы тебя принесли сюда калекой, ладно бы тебе нельзя было почему-то жить на воле. А то ведь ты мог вырасти в лесу, стать красивой лисой. Теперь же ты испуганными глазами смотришь на людей и мечешься по клетке из угла в угол». И горько думаешь после таких встреч: «Неужели эти затравленные звери могут доставить кому-то удовольствие, научить кого-то доброте?» Нет, такой «живой уголок» учит только жестокости!
Но вот видишь в комнате скворца. Он попал сюда случайно. Его отобрали у кошки, которая поймала скворчонка, только что выбравшегося из гнезда. У скворца повреждена лапка — он не может долго стоять на двух лапках, но хорошо летает. И живет в комнате — живет вольно, хотя у него есть и своя клетка, куда он забирается на ночь и где получает корм… И уносишь из этой комнаты, где живет веселая и даже озорная птица, радость. Скворец давно стал ручным, его выносят на улицу, он летает и возвращается обратно, к своему хозяину…
Недавно пришлось мне увидеть у крыльца деревенского дома одинокого скворца. Остальные скворцы давно сбились в стаи и летали теперь над лугами и полями. Я присмотрелся и обнаружил, что у скворца, молодого, появившегося на свет только в этом году, нет одной лапки. Он почти не мог стоять и часто, лежа на боку, выбирал что-то клювом из травы. Я понимал, что этой птице будет очень нелегко, что, возможно, она не полетит вместе с другими скворцами на юг, скоро погибнет, и очень хотел как-то помочь ей. Я давно не ловил птиц, но тут вспомнил всю науку такой охоты и не пожалел, что у меня был подобный опыт. Наверное, я спас бы скворца, если бы меня не опередил соседский кот… Кот оказался проворнее. Я и сейчас часто вспоминаю этого одноногого скворчонка и очень жалею, что не успел его поймать.
Ну, разве можно говорить о какой-то жестокости, о заточении животного в клетку, если без этого птица или зверек почему-то просто не смогут прожить?
А сколько животных сами идут к человеку, попав в беду! У меня дома как-то жили большие синицы, которые залетели в форточку во время сильных морозов. Все холода они пережили у меня дома, кормились тем, чем я их кормил, улетали на улицу и возвращались обратно. Вот и сейчас, когда я пишу эти строки, в форточке моего окна появилась синичка и смотрит на подоконник — приготовлены ли для нее семечки?.. И кто знает, может быть, очень скоро живой уголок и будет именно таким —мы станем дружить с животными, которые будут выбирать себе место для жизни: то поживут у нас, а то отправятся в парк или в лес.
Позавчера неожиданно для раннеосеннего времени ударил сильный мороз, и в библиотеку дома отдыха в форточку залетела малиновка. Я пришел обменять книги и увидел птичку. Все стояли и смотрели на нее. Птичке принесли хлеб, сахар. Но я объяснил, что малиновку-зорянку держать дома очень трудно, что это насекомоядная птица, что ей необходимы мучные черви, рубленое яйцо, ягоды бузины. Я хотел было взять птичку себе, но мой дом, где у меня были клетки и необходимый корм, был далеко, домой я собирался только через неделю, и птичку так долго не удалось бы сохранить. И мы решили все-таки попытаться выпустить малиновку.
Форточка по-прежнему была открыта, птичка не раз подлетала к этой форточке, открытой в холод, и тут же возвращалась обратно на книжную полку. Мы решили дождаться, когда на улице потеплеет. Шло время. Малиновка давно не пила — воду, поставленную для нее в большом незнакомом помещении, она никак не могла найти. Птицу надо было срочно выпускать. И я решил действовать.
Я осторожно поймал зорянку и вынес ее на улицу. Я раскрыл ладонь — на ладони у меня доверчиво лежала чудная птица. Ей оставалось только взмахнуть крыльями, но она что-то медлила…
Вот она встала на ножки, ухватившись лапками за мой палец, отряхнулась, но не улетела… Рука человека была теплой, и, видимо, это тепло и удерживало птицу от полета в холод. Я чуть качнул руку — малиновка крепко держалась за мой палец.
Во мне боролось желание: вернуться с птицей и увезти ее тут же к себе домой. Но здравый голос подсказывал: нет, так у нее больше шансов выжить. Она, по-видимому, здорова и в помещение попала лишь потому, что неожиданно встретила поток тепла, выходящий из форточки. К тому же на улице еще была бузина — я видел день тому назад ягоды бузины и, конечно, надеялся, что какой-то корм малиновка себе найдет.
Я еще раз собрался приподнять руку, но тут малиновка расправила крылья и легко вспорхнула на вершину куста. Сразу же к ней зачем-то подскочили две большие синицы, почиликали, попищали и улетели. Следом за ними полетела и моя малиновка.
А я все стоял, переживая такую короткую и такую необычную встречу, все еще держал перед собой вытянутую руку, в которой только что лежала маленькая доверчивая птичка.
Нет, не может быть никакой жестокости в желание иметь дома живой уголок. Добрые, теплые руки людей приносят животным только счастье — они не могут принести страдания, боль. И те животные, которые не избегают контакта с человеком, которые не слишком пугаются людей, с успехом могут жить у нас дома, не испытывая рамок неволи. Только для каждого животного надо создать такие условия, чтобы каждому у нас дома было очень хорошо! Это надо помнить всегда, иначе живой уголок может превратиться для его обитателей в настоящую тюрьму.
